Открытия, которые изменили мир - Страница 32

Работа Сноу, посвященная использованию эфира, была опубликована в 1847 г., но еще до того, как она получила широкое распространение, Джеймс Симпсон познакомил медицинскую общественность с хлороформом. Вскоре Сноу переключился на изучение эффектов этого нового анестетика. Через несколько лет он стал настоящим специалистом в этой области и любимым анестезиологом лучших лондонских хирургов. Его слава достигала пика дважды, в 1853 и 1857 гг., когда его приглашали дать хлороформ королеве Виктории во время рождения принца Леопольда и принцессы Беатрисы. «Когда хлороформ начал действовать, — отметил в своих записях Сноу, — Ее Величество выразила чувство глубокого облегчения». Разрешившись от бремени, «королева вела себя весьма бодро и жизнерадостно и выразила удовлетворение действием хлороформа».

После смерти Сноу в 1858 г. его исследования в области фармакологии и анестезии, наряду с его клиническим опытом и оставленными публикациями, подняли анестезию на уровень науки и сделали его первым в мире практикующим анестезиологом. Хотя медицинская общественность еще много лет не могла в полной мере оценить его труды, он помог поставить финальный восклицательный знак в одном из величайших прорывов в истории медицины.

Связь между потерей и пробуждением сознания

Нетрудно понять, почему некоторые ставят анестезию на одно из первых мест среди важнейших открытий в истории медицины. После нескольких тысяч лет малоэффективных попыток предотвратить боль — от алкоголя и корня мандрагоры до сильного удара по голове — открытие ингаляционных анестетиков стало настоящим прорывом, совершенно не похожим на все, что люди видели или представляли себе раньше. Возможность быстро и надежно отключить пациента от болевых ощущений при проведении самого радикального оперативного вмешательства в его теле и вместе с тем дать ему шанс прийти в себя уже через несколько минут, не ощущая почти никаких последствий, преобразило медицину и общество в целом. Теперь пациенты намного охотнее соглашались на операции, которые могли спасти или существенно облегчить им жизнь, а хирурги, которым больше не приходилось сталкиваться с сопротивлением больных, могли выполнять больше операций, разрабатывать новые приемы и способы спасения жизней.

И все же, как мы убедились за десятилетия «причуд» и «проказ», открытие анестезии требовало трансформации общества на нескольких уровнях. Нужно было разобраться с религиозными вопросами, переубедить медиков, которые считали, будто боль необходима для выздоровления. Кроме того, и у врачей, и у пациентов должно было выработаться новое отношение к невообразимому, изменяющему сознание опыту. Интереснее всего, что болеутоляющее действие анестезии не может и не должно быть отделено от ее общего воздействия на разум человека. Оглядываясь назад и вспоминая историю Гемфри Дэви, Кроуфорда Лонга и Хораса Уэллса, нельзя не отметить иронию: именно эйфорические свойства газов — и физические увечья, которые люди получали, наслаждаясь ими, — привели к открытию их анестетических свойств.

Медицина и общество сосредоточились главным образом на обезболивающих свойствах эфира, однако наблюдательные и думающие люди заинтересовались прежде всего философскими и метафизическими вопросами, связанными с воздействием анестетика на тело и разум.

Например, Джон Сноу в ходе своего скрупулезного научного исследования заинтересовался комментариями пациентов, которые приходили в себя после наркоза. «Некоторые состояния ума, — писал он, — представляют огромный интерес с психологической точки зрения… Видения пациентов часто относятся к первым годам их жизни, и многим представляется, будто они отправляются в путешествие». Сноу добавляет, что, очнувшись, пациент «испытывает радостное возбуждение или другое измененное состояние чувств… и нередко выражает благодарность хирургу в куда более пылких и горячих выражениях, чем во всех прочих случаях».

Генри Бигелоу, хирург, присутствовавший на знаменитой демонстрации Мортона, также интересовался этим аспектом общей анестезии и записывал свои наблюдения о пациентах, которым давали эфир перед удалением зубов. Одной пациентке, шестнадцатилетней девушке, вырывали коренной зуб. В момент удаления зуба она «вздрогнула и нахмурилась», но Бигелоу записал, что позже, придя в себя, «она сказала, что ей снился очень приятный сон и она совершенно не чувствовала операционного вмешательства». Другой пациент, «крепкий мальчик 12 лет», согласился вдохнуть эфир только после «долгих поощрений и уговоров». Однако после того как мальчику успешно удалили под наркозом два зуба, он очнулся и «объявил, что это было самое веселое событие в его жизни, твердо пообещал, что придет к нам еще раз, и даже настаивал, чтобы ему безотлагательно удалили еще один зуб». Третьей пациентке удаляли задний зуб, и, придя в себя, «она воскликнула: “Это было прекрасно!” Ей снилось, что она вернулась домой и провела там целый месяц».

Неудивительно, что самые живые и красочные описания опыта, полученного под общей анестезией, оставляли художники, мыслители и философы того времени. На следующий день после того, как его жена первой в США получила анестезию при родах, Генри Лонгфелло тоже познакомился с воздействием эфира перед удалением двух зубов. Он описал свои ощущения так: «На меня напал приступ смеха. Затем мой мозг перевернулся, и я словно бы взмыл по спирали вверх, как жаворонок. Я осознавал все, что происходит, и, когда врач удалял зуб, я хотел крикнуть, как будто издалека, будто из глубочайшей пропасти: “Стойте!” Но на самом деле я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, а зуб вышел совершенно безболезненно».